О возможности «ускоренного роста МРОТ» в России
Президент России Владимир Путин поручил правительству РФ предоставить до 15 января 2023 года предложения по ускоренному росту минимального размера оплаты труда (МРОТ) и тем самым увеличить его отрыв от величины прожиточного минимума «в целях роста реальных доходов населения».
В 2021 году, по данным Росстата, в России получали зарплату на уровне МРОТ 689 тыс. 800 граждан — 2,5% занятых, среди которых 1,4% составляли работающие с неполной занятостью. В настоящее время Россия в мировом рейтинге минимальных зарплат в долларовом выражении занимает 92-е место — по соседству с Монголией и Конго.
Анонсированное увеличение МРОТ, которое находится в документе в одном ряду с помощью семьям с детьми и т. д., является стандартной периодической мерой и подаётся с особой помпой в сугубо популистских целях. Тем не менее, довольно интересно, как именно будут рассчитывать правительственные чиновники возможности для увеличения МРОТ и что именно предложат в январе.
К сожалению, насколько нам известно, в России не существует достаточно глубоких исследований на тему эффектов изменения МРОТ в разных регионах в частности, влияния на безработицу). Это во многом связано с объективными сложностями: не только в России, но и вообще мало в какой стране можно найти обстоятельства, где влияние повышения минимальных зарплат можно было оценить «при прочих равных».
Интересным исключением в этом отношении являются США. Схожие экономические условия в приграничных районах некоторых штатов вместе с чередой повышений уровня минимальных зарплат в этих регионах в последние десятилетия привлекли внимание многих экономистов — в результате получен весьма внушительный массив исследований на эту тему.
Для большинства из них общим выводом служит то, что исторически наблюдавшееся изменение минимальных зарплат имеют низкий или вовсе незаметный эффект на уровень занятости среди низкооплачиваемых работников.
Несмотря на то, что большинство консервативных экономистов склонны априори постулировать неизбежный компромисс между занятостью и уровнем зарплат, это предположение не имеет не только твёрдых эмпирических, но и теоретических оснований.
Даже в стандартных экономических моделях повышение зарплат может приводить к расширению занятости — в частности, когда на рынке труда господствует монопсония (то есть, наблюдается очень ограниченное число работодателей) вместе с некоторой монопольной властью фирм на соответствующем рынке сбыта продукции.
Кроме того, стандартный «закон спроса и предложения» на конкурентном рынке труда хоть и выдерживается в простейших моделях, но не распространяется автоматически на более общий случай с многотоварной экономикой и разными технологиями производства. Кривая спроса на труд (в зависимости от уровня зарплат) может принимать «зигзагообразный» характер. И хотя в экстремальных случаях сверхнизких и сверхвысоких зарплат получается интуитивно ожидаемый исход — высокий и нулевой спрос соответственно, — в интервале промежуточных значений привычная связь нарушается и может переключаться на обратную.
Таким образом, даже стандартная экономическая теория не даёт оснований для рассуждений о заведомой нежелательности повышения МРОТ (или наличия компромисса с занятостью). С другой стороны, накопленные данные о рынке труда серьёзно пошатнули доминирование консервативных «прописных истин» в части оценки эффекта МРОТ на безработицу. Не то чтобы дискуссии об этом не шло и ранее, но исследование Карда-Крюгера в начале 90-х вызвало настоящий скандал в экономической науке. Несмотря на ожесточённую критику, дальнейшие работы скорее укрепили почву под ногами «прогрессивных» экономистов.
На что же будут опираться российские власти в оценке возможности «опережающего роста МРОТ», вопрос открытый. Но не удивимся, если в сознании многих чиновников инфляционные риски станут главным препятствием для повышение уровня жизни уязвимых групп населения.
Для большинства из них общим выводом служит то, что исторически наблюдавшееся изменение минимальных зарплат имеют низкий или вовсе незаметный эффект на уровень занятости среди низкооплачиваемых работников.
Несмотря на то, что большинство консервативных экономистов склонны априори постулировать неизбежный компромисс между занятостью и уровнем зарплат, это предположение не имеет не только твёрдых эмпирических, но и теоретических оснований.
Даже в стандартных экономических моделях повышение зарплат может приводить к расширению занятости — в частности, когда на рынке труда господствует монопсония (то есть, наблюдается очень ограниченное число работодателей) вместе с некоторой монопольной властью фирм на соответствующем рынке сбыта продукции.
Кроме того, стандартный «закон спроса и предложения» на конкурентном рынке труда хоть и выдерживается в простейших моделях, но не распространяется автоматически на более общий случай с многотоварной экономикой и разными технологиями производства. Кривая спроса на труд (в зависимости от уровня зарплат) может принимать «зигзагообразный» характер. И хотя в экстремальных случаях сверхнизких и сверхвысоких зарплат получается интуитивно ожидаемый исход — высокий и нулевой спрос соответственно, — в интервале промежуточных значений привычная связь нарушается и может переключаться на обратную.
Таким образом, даже стандартная экономическая теория не даёт оснований для рассуждений о заведомой нежелательности повышения МРОТ (или наличия компромисса с занятостью). С другой стороны, накопленные данные о рынке труда серьёзно пошатнули доминирование консервативных «прописных истин» в части оценки эффекта МРОТ на безработицу. Не то чтобы дискуссии об этом не шло и ранее, но исследование Карда-Крюгера в начале 90-х вызвало настоящий скандал в экономической науке. Несмотря на ожесточённую критику, дальнейшие работы скорее укрепили почву под ногами «прогрессивных» экономистов.
На что же будут опираться российские власти в оценке возможности «опережающего роста МРОТ», вопрос открытый. Но не удивимся, если в сознании многих чиновников инфляционные риски станут главным препятствием для повышение уровня жизни уязвимых групп населения.
